Хороший человек которому бог открыл самую суть жизни.....

ЕСТЬ ТОЛЬКО ЖИЗНЬ ВО ХРИСТЕ! ОСТАЛЬНОЕ СУЕТА

http://inok-arkadiy.livejournal.com/264706.html
«Я никогда не видел такого атлета, как он, который дерется ради самого сражения», — так о Федоре Емельяненко высказался знаменитый боксер Майк Тайсон. Емельяненко — фигура и вправду парадоксальная: четырехкратный чемпион мира по смешанным единоборствам в тяжелом весе — а в разговоре тихий и скромный. Пришел на интервью — и подарил коробку конфет из Серафимо-Дивеевского монастыря. Недавно — летом 2012 года — он объявил об окончании спортивной карьеры. Какую роль в этом решении сыграла вера? Как сочетаются в спорте смирение и чемпионский титул? Какое место занимает злость — на ринге и в жизни? Что общего между боевыми искусствами и историями соловецких мучеников? Об этом и о многом другом Федор Емельяненко рассказал в интервью «Фоме».

Прикусить эмоции

— Во многих интервью Вы говорите, что во время боя не чувствуете агрессии по отношению к противнику…
Федор Владимирович Емельяненко, родился в 1976 году в Луганской области на Украине. Рос и начал заниматься спортом в городе Старый Оскол Белгородской области. Является четырёхкратным чемпионом мира по смешанным единоборствам в тяжёлом весе по версии Pride FC, двукратным — по версии RINGS, трёхкратным — по версии WAMMA, четырёхкратным чемпионом мира и пятикратным чемпионом России по боевому самбо, а также заслуженным мастером спорта по самбо и мастером спорта международного класса по дзюдо. В период с 2003 по 2010 годы Емельяненко всемирно признавался самыми известными спортивными СМИ (ESPN, Sherdog, Full Contact Fighter, MMA Weekly, Nokaut) лучшим бойцом ММА в тяжёлом весе.Женат, воспитывает трёх дочерей.

— Мне кажется, верующий человек по-другому просто не может.

И не только тот, кто занимается борьбой. Можно и ракеткой по воланчику бить с таким озлоблением, как будто за сеткой — твой личный враг.

— Но ведь есть же термин «спортивная злость». Она, как считается, помогает, мобилизует?

— Я совершенно с этим не согласен. «Спортивная злость» — это какая-то искусственная придумка, я не понимаю — о чем это? Спортивное терпение, преодоление себя, расширение своих возможностей — это да. Когда тебе кажется, что больше уже не можешь и сил не хватает, — взять и перешагнуть через себя, прикусить свои эмоции, усталость и все равно двигаться вперед. А злость — зачем это нужно? Она только мешает. Она затуманивает голову, человек не может трезво оценивать ситуацию, не может адекватно реагировать. Где-то нужно проявить осторожность, а человек ничего не замечает. Возникает желание отомстить, кинуться вперед, чтобы просто посильнее ударить, отыграться — но это ни к чему хорошему не ведет. Как правило, люди расплачиваются за это ошибками. Причем, на мой взгляд, это касается не только спорта, но и вообще отношений между людьми.

— Вы один из самых титулованных современных спортсменов, чемпион мира по смешанным единоборствам. Как все это сочетается для Вас с евангельским призывом быть последним, быть всем слугой?

— Если Господь поставил меня заниматься этим делом, значит, я должен делать его максимально хорошо. Если бы по профессии я был сварщиком, старался бы варить по высшему разряду. В спорте признак максимального результата — это победа. Она важна не сама по себе, это свидетельство того, что ты сделал все до конца. Ведь о нас, православных христианах, будут судить по нашим поступкам. Мы всё должны делать во славу Божию. А делать что-то во славу Божию спустя рукава мы не можем себе позволить.

— Но неужели большие победы не несут в себе опасности возгордиться?

— Несут. И неслучайно сегодня даже многие священники высказываются о большом спорте критически. Это оттого, что для некоторых спортсменов занятия спортом и победы и вправду всего лишь средство для удовлетворения собственных страстей и амбиций. Конечно, соблазн возгордиться своими успехами подстерегает каждого человека — и меня в том числе. Я всеми силами стараюсь этого не допускать. Есть только один способ бороться с этим: посвящать каждую победу Богу и своей стране.

В последнее время часто об этом задумываюсь и хотел бы обратиться к своим коллегам, среди которых есть много тех, кто и вправду служит в спорте не своим страстям, а своей стране. На нас, спортсменов, обращает внимание молодежь. Вспоминаю себя подростком: я внимательно следил за всеми выступлениями наших чемпионов по телевидению. И ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них сказал: «Слава Богу» или вообще каким-то образом о Боге заговорил. Все они, как правило, говорили только о себе, о своих достижениях и обидах. Собственное «я» стояло выше всего остального. Думаю, что если бы хотя бы один из них сказал однажды: «Я благодарен Богу за победу», многие мальчишки, их поклонники, в том числе и я сам, о чем-то задумались бы. Мышление молодых людей поменялось бы, они повернулись бы к Богу.

— А вам не показалось бы странным услышать о Боге от спортсмена?

— Думаю, нет. Молодым людям, которые всерьез занимаются спортом, легче прийти к Богу. Ведь и в вере, и в спорте большую роль играет воспитание. В спорте воспитывает тренер, и ты должен ему верить. После этого проще поверить священнику как духовному наставнику. Занимаясь в спортивной секции, люди учатся жить в коллективе, с уважением относиться друг к другу в самых сложных ситуациях. Надо уметь себе во многом отказывать. Когда сверстники бегут на улицу получать все радости жизни или часами сидят перед компьютером, ты — на тренировке, где из тебя выжимают десять потов. Потом ползешь домой — а там еще надо делать уроки. То есть ребята в спортивной секции уже с детства знают, что такое нести свой маленький подвиг.

— В одном интервью я прочитал Ваши наставления молодым спортсменам о том, что если даже противник сильнее физически, можно победить «православным духом». Как это выглядит на практике?

— Бывают схватки, в которых ты чувствуешь, что соперник подготовлен лучше, но в любом соревновании есть еще и духовная сторона… Вряд ли возможно объяснить это словами, тем более неверующему человеку. Но по себе точно знаю, что когда уповаешь на Бога, тебе все равно, какой перед тобой соперник — больше или меньше накачанный, выше или ниже, сильнее или слабее. Человек выходит на поединок с верой — побеждать.

— Воображаю себе молодых людей, которые поднимают железо в спортзале, и вдруг им говорят о победе «православным духом». Не возникнет у них желание покрутить пальцем у виска?

— Если бы я сам этого не испытал — они, наверное, почувствовали бы ложь в моих словах и покрутили бы пальцем у виска. Но я говорю о том, что знаю. То, что люди не могут увидеть, они воспринимают подсознательно. И если человек говорит искренне и от сердца, то у людей, которые его слышат, сомнений не остается. Даже если детали до конца не понятны — все равно. Есть известная фраза: чтобы стать верующим, иногда достаточно посмотреть в глаза другого верующего. Тут как раз об этом.

Зверь и человек

— В СМИ встречается информация о том, что Вы выступали за Санкт-Петербургский клуб «Red Devil Fighting Team» — несколько странно для православного верующего…

— Это не совсем так. Я всегда выступал только за клуб Святого Александра Невского города Старый Оскол Белгородской области. К «Red Devil Fighting Team» меня почему-то упорно приписывают журналисты. Видимо, потому что меня действительно приглашали за него выступать, но одна из причин, по которым это было невозможно, — как раз название. Мы много об этом разговаривали с руководителем клуба, я настаивал, чтобы название поменяли. Сначала меня не понимали, говорили, что публика уже привыкла. Но в итоге я сумел своих собеседников убедить. И теперь клуб в Санкт-Петербурге называется так же, как и мой родной клуб в Старом Осколе — Святого Александра Невского. Казалось бы, всего лишь название — но в клубе по-настоящему изменились и атмосфера, и принципы работы.

— А вас не смущает столь радикальная перемена? Получается, это так просто — взять и сделать из клуба в честь «красного дьявола» клуб в честь православного святого? Как будто ничего такого и не произошло и значительной разницы между ними нет — просто поменяли одно на другое…

— Могу говорить только за себя: я не вижу тут никакого противоречия. Да, смена радикальная. Но именно так все и должно меняться в жизни, когда человек обретает веру: тебя разворачивает на 180 градусов — либо ты со Христом, либо нет. Это именно радикальный выбор. Ты порываешь со своим прошлым — уверен, по-другому нельзя. Помните слова святого князя Владимира о своем крещении: «Я был зверь, а стал человек»? Это и про меня тоже. В моей жизни до прихода к вере все было далеко не идеально. Да, родители воспитывали стремление к добру, к тому, чтобы жить по нравственным законам,но одного воспитания недостаточно: человек все равно уходит в сторону. Один раз расслабился, другой, третий — и пошло-поехало. Выскочить из этого лично мне помогло посещение Серафимо-Дивеевского монастыря.

— Что же там произошло?

— Я участвовал в соревнованиях в Нижнем Новгороде, и меня пригласили в монастырь на экскурсию. По дороге в автобусе мы очень тепло общались с отцом Андреем Железняковым — протодиаконом из Нижегородской епархии. Он ни к чему не призывал, не агитировал. Просто рассказывал.

Особое впечатление на меня произвела экскурсия по монастырю. Монахиня рассказывала, как святые подвижники несли в этом монастыре свои подвиги. И вдруг в этих рассказах жития святых стали для меня как будто оживать. А потом приложился к мощам батюшки Серафима — и после этого все вопросы отпали. Что я почувствовал? Не знаю, как это описать словами. Я просто вдруг ощутил, что Бог есть и что каждую секунду своей жизни проживаю перед Ним.

— Вы завершили спортивную карьеру и у Вас, должно быть, высвобождается свободное время. Вы рассматриваете его как ресурс для того, чтобы глубже погружаться в церковную жизнь?

— Тут я с Вами не согласен. Нельзя жить так, что сейчас ты — спортсмен, а потом, когда свободного времени будет больше, станешь христианином. Невозможно составить такой «график». Веру в Бога нельзя отложить на потом, иначе это просто — не вера. Жизнь во Христе — прежде всего, потом все остальное. Вернее, даже такая расстановка приоритетов — не совсем то. Иногда меня спрашивают, как удается совмещать веру и жизнь. Но их ведь невозможно «совмещать», потому что они не разделены. Верой можно просто жить. Ведь по нашей вере и нашим поступкам будут судить о том, кто такие православные христиане.

А судьи кто?

— Какие процессы, происходящие в Церкви сегодня, Вас радуют, а какие тревожат?

— Знаете, для меня такого вопроса вообще не стоит. Я просто знаю, что наша вера — истинная, и обретаю ее в Русской Православной Церкви. И я не тот человек, чтобы судить кого-то, чтобы радоваться каким-то «процессам» или огорчаться по их поводу. Я часть Церкви — такой, какая она есть. Если какой-то церковный человек делает что-то, по моему мнению, не так, за него нужно молиться. Сейчас многие осуждают священников. Мне кажется, этого ни в коем случае нельзя делать. Об этом сказано в Евангелии от Матфея: Кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка (Мф. 10:41 — Ред.). А когда человек заходит в храм, чтобы указать, что батюшка такой-сякой — зачем это? Это многое говорит о самих критиках. Значит, они не внутрь себя смотрят, не со своими страстями борются, а упражняются в том, как бы найти побольше соринок в глазу другого. Но Русская Православная Церковь — это все мы, верующие. Это странно, когда ты — православный христианин, но при этом смотришь на Церковь «со стороны». Нет, ты сам — часть Церкви. И все, что ее касается, ты принимаешь на себя.

— Но ведь человек может отделять себя не от Церкви вообще, а конкретно от священноначалия…

— Сегодня в СМИ много говорят о Святейшем Патриархе Кирилле — и плохого, и хорошего. Но для меня Патриарх — фигура необсуждаемая. Он больше всех нас предстоит перед Богом. Люди, которые осуждают священноначалие, на мой взгляд, просто забывают о том, что всё — в руках Божьих, даже не в руках Патриарха. Он старается наставлять нас в вере. Все реагируют по-разному. Тот, кто не хочет бороться со своими грехами, — злится и ругается. Но это нормально. Ведь даже самого Христа, когда Он ходил по земле, приняли далеко не все…

Испытания и «испытания»

— За всю карьеру у Вас было всего четыре поражения, причем три из них — подряд. Вера в таких ситуациях помогает?

— Я не могу Вам ответить: «Вера помогает, когда терпишь поражение». Разве есть какие-то другие ситуации, в которых вера помогать не должна? Так не бывает. Я не могу разделить свои поступки на те, что «с Богом» и «без Бога». Если я верующий, вера всегда со мной.

— И тем не менее. Когда у верующего случается неудача, он может сказать сам себе: «На все воля Божья, мне это послано, значит, сейчас так надо». А неверующий смотрит и говорит: «Все это глупости и самооправдание. Ничего тебе такого не послано, просто ты сам то-то и то-то сделал не так»…

— Да, мне это знакомо. Я был в подобной ситуации много раз. Но уверен, что славить Бога надо не только за победы, но и за поражения. За тяжелые ситуации, за потери. Святитель Иоанн Златоуст провел последние годы жизни в гонениях, и тем не менее его предсмертными словами стали: «Слава Богу за все». Меня потряс фильм об узниках Соловецкого лагеря — святые подвижники терпели там такие муки, что нам и представить сложно, — и все равно славили Бога. Это не какое-то поражение в какой-то схватке, это половина жизни, долгие годы, холод, голод и зачастую мученическая смерть. И за все это они благодарили Бога. Так и мы должны! Мы ничем не отличаемся от этих людей! Только нам проще. Наши «испытания» по сравнению с их испытаниями — ничто. Я знаю и чувствую, что Господь действует в нашей жизни не только, когда все хорошо, но и тогда, когда все плохо, вернее, это нам кажется, что все плохо. А на самом деле… Ведь все эти схватки, соревнования, бои, победы, поражения — все это такая мелочь по сравнению с тем, что Бог — рядом с тобой.

— Мелочь?! А зрителям кажется, что бои — вся Ваша жизнь.

— Это не так. Если бы бои были для меня всей жизнью, я бы до сих пор не завершал спортивную карьеру. Сейчас поступает много разных предложений — одно лучше другого. Но все это суета. Есть только жизнь во Христе. Есть семья — малая Церковь, которая гораздо дороже спорта. И никакие соревнования не встанут с этим наравне.

Царице Мати Дево, Руно всех покрывающее, Радуйся Невесто Неневестная. Превысшая Небесных Сил, Нетварное Сияние.

послушайте тоже!

«С их слов надо успевать писать»
Из воспоминаний 100-летнего монаха и 87-летнего священника

6-го февраля на восемьдесят седьмом году жизни отошел ко Господу один из самых заслуженных и любимых священников Пермской епархии –  протоиерей Борис Бартов. Предлагаем вспомнить статью о нем, в октябре 2012 опубликованную на нашем портале.

На прошлой неделе срочно пришлось выехать в Кунгур по делам Комиссии по канонизации. Недавно в пригороде, в Каширском храме, было найдено захоронение, как предполагают, настоятеля – отца Михаила Покровского, пострадавшего в 30-е годы. Обстоятельства этого дела предстоит выяснить. Но была и личная причина – хотелось увидеть двоих людей: отца Бориса Бартова и отца Никона (Букирева). Отцу Борису – восемьдесят семь, отцу Никону в июле этого года исполнилось сто лет. Более полувека отдано служению Православной Церкви. По рассказам я уже знала о них как о людях доступных и чрезвычайно скромных. Знакомые торопили: о них и с их слов надо успевать писать, пока они здесь с нами.

Отец Борис Бартов: «…Я навсегда остался в Церкви»

Вечер, конец недели, есть время до службы. Сидим в маленькой комнате-келье с отцом Борисом и матушкой Марией. На порожке, уткнув подбородок в колени, Дима – студент Пермского Политехнического университета, внук батюшки и мой «сопровождающий». Лампадка в святом углу, мерцание икон и среди них одна, – ее отец Борис выделяет особенно, – простой образок Пресвятой Богородицы. Семейная «реликвия». Мама отца Бориса девушкой привезла эту иконочку из Белогорского монастыря еще до его разорения и закрытия. С этим родительским «благословением» он прошел войну.

Спрашиваю, как и при каких обстоятельствах батюшка пришел в Церковь и выбрал духовное служение, предвкушая рассказ о том, как благочестивая семья сберегла веру среди гонений. А в ответ – другое. Отец Борис говорит размеренно, не торопясь, с перерывами, и рассказ выстраивается какой-то совсем «не житийный». Оказывается, его мама была верующей, но в тайне от отца. До войны даже икону боялась дома повесить – хранила в сундуке. Отец не дозволял привить ребенку и начальные понятия о вере, опасаясь «раздвоения» сознания: в школе одно, дома другое. Борис, хоть и был крещен в младенчестве, рос как все, пионером среди обычных для мальчишек его возраста увлечений: каток, кино и еще радость – игра на балалайке в храме городка Суксун, обращенном в клуб.

Семья несколько раз переезжала, и, благодаря этому, батюшка помнит условия жизни и в городе, и в деревне. Предвоенное время запомнилось ему техническими «прорывами»: первые автомобили, авиация, полеты Чкалова… И где-то на периферии, не главным сюжетом, прошла судьба деда – Андрея Николаевича Водопьянова, который был когда-то регентом церковного хора, разносторонним и глубоко верующим человеком, прекрасным знатоком церковного устава. «Не ко времени» пришелся этот человек. В 30-е, после убийства Кирова, Андрей Николаевич попал под «волну» за «антисоветскую агитацию»: в 31-м его «раскулачили», а в 35-м дали несколько лет исправительно-трудовых лагерей. Был человек и «выбыл».

До войны, рассказывает отец Борис, семья жила трудно. Запомнился страшный голод 32-33 годов, когда хлеба было не купить. Случалось, что люди падали прямо на улицах. Многие покидали колхоз, не выдерживая голода, рабочей «нормы» и дополнительного пресса – в то время деревенскую молодежь часто отправляли на лесозаготовки. Последнее «новшество» касалось и духовенства. С детства в памяти осталась картина: зимой священников на санях вывозят на общественные работы, а народ молча толпится вокруг – провожает.

И все же молодость брала свое: для нового поколения это было время веры в идеалы «братства» и «равенства». Даже когда в Кунгуре закрывали храмы, Успенский, Тихвинский, а потом крушили Богоявленский собор на площади, это не всеми воспринималось как трагедия…

Окончив семилетку, Борис Бартов поступил в машиностроительный техникум, и вот тогда, почти перед самым началом войны, произошла его встреча с Богом. В 1940-м году из заключения вернулся дед, Андрей Николаевич, и понемногу стал приносить внуку религиозную литературу. Первой книгой, которая оказалась в руках у Бориса, были «Жития святых» за январь. По словам отца Бориса, это было что-то таинственное, но узнаваемое и родное. Душа отзывалась, будто ждала этого давно. В остальном все оставалось по-прежнему, и только в начале войны, в 1942-м году, мать предложила ему однажды пойти в церковь, не посвящая в это отца.

В Кунгуре храмы были тогда закрыты, и надо было ехать в деревню Шубино в двенадцати километрах от города. Из дома удалось ускользнуть пораньше, сославшись на то, что не готовы чертежи и надо спозаранку быть в техникуме. Конспиративно спрятав рейсшину и ватман на сеновале, отправился в путь. Свой первый приход в церковь отец Борис помнит до деталей, как чудо Богоявления. Еще у входа его поразили нищие. Это были совсем другие люди, чем те, которых можно увидеть теперь: странники, настоящие юродивые ради Христа, смиренные и глубоко верующие. Они сидели с молитвой и пели кантики. И вот юноша тихо входит в храм, а навстречу размеренно и благоговейно, волной плывет: «Во Царствии Твоем помяни нас, Господи…» Первое впечатление от службы батюшка сравнивает с тем чувством, что испытали послы Князя Владимира за богослужением в Царьграде: «Мы не знали, где мы находимся, на земле или на Небе?»

«С тех пор, – говорит отец Борис, – я навсегда остался в Церкви». Но впереди была война, призыв, обучение в военной школе и год на фронте. А в общей сложности – восемь лет в армии: по окончании войны в условиях, когда призывать было почти некого, служить пришлось еще пять лет. Батюшка говорит о пережитом с чувством благодарности: «Господь меня сохранил. Если бы я родился сразу после свадьбы родителей, то попал бы в самое жерло войны. А так получил “отсрочку”, да еще полтора года – в Лугинской школе ВВС КА в Кургане…»

От опасности он не скрывался, но Промыслом было устроено так, что служить ему пришлось механиком в авиации, хотя на войне нет «безопасных мест», и на аэродроме военнослужащие погибали во время налетов немецкой авиации, да и до того испытаний было достаточно. Особенно тяжелой выдалась зима 1943 года, когда их, курсантов, выводили на расчистку железнодорожных путей. Холод, голод, а из одежды – шинель да ботинки.

На войне, в период обучения, ему впервые довелось открыть Евангелие. В деревне, в глубинке, женщина, угадавшая в нем верующего, предложила ему почитать из Писания, и каждое слово поражало, запечатлевалось в памяти и укрепляло надеждой на помощь Божию.

Батюшка прерывает речь, перебирает в памяти эпизоды военного времени. Из тех впечатлений самым значительным была, пожалуй, трагедия под Старой Руссой, произошедшая во время их с товарищами первой командировки на фронт. События порой отбрасывают «тени». Накануне у многих его товарищей было предчувствие – летчики прощались друг с другом со слезами, а на следующий день наша эскадрилья, состоявшая из тяжелых самолетов «Ил-2», почему-то оказалась без прикрытия истребителей «Аэрокобра», и немецкие «фокке-вульфы» перебили все самолеты. Отец Борис был в караульных. До сих пор перед глазами та картина – мертвая тишина, пустой аэродром…

Дважды, когда уже служил в звании сержанта, он оказывался «на волосок» от смерти. В мае 1944-го ночью над аэродромом неподалеку от Чернигова внезапно появились два немецких самолета: от взрывов световых авиабомб стало светло как днем. Пока не прекратился грохот, он молился и читал 90-й Псалом. Позднее еще раз попал под обстрел под Минском, когда возвращался на аэродром из штаба. В тот раз пришлось бежать через открытое поле в гору. И снова – только свист пуль и 90-й Псалом…

Последующие годы были подготовкой к духовному служению. Все приходило как-то само: то достанется редкость по тем временам – «Журнал Московской Патриархии», – то в краткий период отпуска, в Кунгуре, доведется встретиться с игуменом Кукшей из Киевского монастыря[1], и получить его благословение. Но самым большим счастьем было купить в Полесье у какой-то старушки Евангелие; с тех пор он читал его постоянно.

В те годы Борис, набравшись смелости, написал письмо Патриарху Алексию I о своем желании поступить в семинарию или в монастырь, и получил ответ: «По окончании службы все возможно. Бог благословит».

Перед самым окончанием службы на Украине батюшка познакомился со своей будущей женой – Марией Пиница. Обвенчались они еще до возвращения домой, в Кунгур, в Ильинском храме неподалеку от Троице-Сергиевой лавры. Из армии он вернулся с оформившимся желанием посвятить себя служению у Престола.

Прошу батюшку рассказать подробнее о том времени. Как он решился принять сан, ведь наверняка были трудности и препятствия? На это отец Борис отвечает так: «У каждого времени свои трудности. В те годы и после, при Хрущеве, надо было знать, что и кому можно сказать». И тут же добавляет: «Конечно, обстановка в стране и в епархии была сложной. Молодых священников не было, служили старики. Большинство вернулись из мест заключения».

Желание его исполнилось тогда, однако, не сразу. Несколько месяцев работал слесарем на Машзаводе, и только в декабре 1950 года Владыка Иоанн (Лавриненко), видя постоянство его желания, после испытания рукоположил его в диакона, а в сентябре 1951 года – в сан священника. В те годы случай рукоположения молодого человека был редкостью, отец Борис был первым молодым священником в епархии. За несколько месяцев до него в дьяконский чин был рукоположен отец Андрей Мазур, ныне архидиакон Патриарха.

Пользуясь паузой, уточняю, чувствовалось ли изменение обстановки при наступлении хрущевской «оттепели» и имел ли кто-то из священников для отца Бориса особенное значение в годы его становления как пастыря? Батюшка повторяет: «Надо было знать, кому и что можно сказать». Хрущевская оттепель – время «бескровных» гонений, имевших целью как можно скорее покончить с религией. Были и «осведомы», и приходская реформа 1961 г., и открытое вмешательство во внутреннюю жизнь Церкви, а еще публичные отречения – не все выдерживали тот натиск, – было и снятие священников с «регистрации», и разоблачительные фельетоны в местных газетах. «А из духовенства, – говорит отец Борис – наибольшее значение для меня имели Владыка Иоанн (Лавриненко) – образец истинного пастыря и архиерея, и отец Григорий Ахидов. Отец Григорий сам прошел лагеря и пользовался огромным авторитетов в епархии. Служил он в храме Святителя Николая в селе Кольцово. По всем сложным вопросам, например, когда приходилось лавировать между поручениями архиерея и давлением уполномоченного, обращался к нему, к отцу Григорию. Он – мой духовный отец».

Отец Борис и отец Никон

Помолчав немного, вспоминает случай, характеризующий обстановку тех лет: «…Мне ведь однажды присвоили звание “Почетный гражданин города”, и знаете как? Этому посодействовала одна женщина. Оказывается в те трудные для Церкви годы она по заданию ходила в храм и слушала мои проповеди, а потом все передавала в “отчетах”. Прошло немало времени, и память о прошлом стала ее тяготить. И тогда, во искупление своего греха, она собрала две тысячи подписей для того, чтобы мне было присвоено это звание».

О том, что пришлось пережить самому, отец Борис не рассказывает подробно, лишь в общем. Были и переводы с места на место, и «рапорты» от сослуживцев. Кое-что со слов батюшки уже записано его внуком Андреем, и, может быть, когда-то книга воспоминаний отца Бориса Бартова увидит свет[2].

В заключении спрашиваю у отца Бориса, что важно для нас и для молодых священников сегодня? Чем держаться, когда нет рядом духоносных старцев, таких, как преподобный Кукша Одесский? «Молитва, – отвечает батюшка, – нам остается молитва. А для священников… Надо больше всего опасаться мира, приверженности благам и духу мира сего. Это закон на все времена. Иоанн Кронштадтский – вот наш идеал, то, к чему должны стремиться священники и миряне по силам тоже» .

По окончании беседы отец Борис благословляет нас с Димой, провожает до калитки, крестит вслед. В воскресение мы увидимся еще раз на Литургии в Преображенском храме. Батюшка до сих пор служит по праздникам и по воскресным дням. Ловлю себя на том, что главным после этой встречи останется впечатление «обычности», касается ли это службы в военное время или выбора духовного пути в период гонений на Церковь. Все просто и скромно, а над семьей явное Божие благословение. Среди детей и внуков отца Бориса Бартова – священники, служители храмов, регенты, иконописцы, выпускники Семинарий и Духовной Академии. Для них и для жителей Кунгура он – духовный отец, близкий, сопричастный ко всему, что происходит вокруг. А, между тем, нас ждет еще одна встреча.

Отец Никон

…Честно говоря, сначала я усомнилась. Ну, бывает, есть долгожители и среди монахов, но при упоминании о столетнем старце невольно представила себе тихого недвижимого молитвенника. А мне в ответ: «Да нет, слава Богу! Служит отец Никон. Теперь, конечно, сил у него поменьше, чем раньше. До девяноста лет он каждый день поднимался на колокольню, звонил, а теперь два дня в неделю у него все же законный выходной. А так ничего, по-прежнему, алтарничает. Да вы и сами увидите».

В субботу мы с певчими едем к вечерней во Всехсвятский храм на кладбище. Вот у поворота, показывают мне, домик отца Никона. Сейчас при батюшке есть «келейник». Одного его не оставляют – возраст, давление. Надо, чтобы кто-то проследил: и приготовить, и вовремя дать лекарства.

Отмечаю про себя, что в Кунгуре об отце Никоне даже молодые говорят негромко, с особым уважением, избегая при этом суесловия и ненужных эпитетов: «Он более полувека служит при этом храме. До последних лет бессменно, каждый день. В любую погоду. Кажется, нет ни одной вещи, которой не коснулась бы его рука: и киот поправит, и иконы протрет, и вымоет все до блеска; и столяр, и резчик, и слесарь, и золотник».

Есть шанс увидеть отца Никона до службы. Поджидаю его в притворе, но что-то не видно. Уж не приболел ли? Вот уж и часы, начинается служба…И тут из боковой двери алтаря появляется маленького росточка согбенный старичок – иподиакон в белом стихаре и мягких суконных сапожках на толстой подошве. Двигается он точно и собранно: выходит со свечей, подает кадило. Он незаменим и почти незаметен. Ничего лишнего, и, кажется, собранность его передается и священнику, и непривычно молодому клиросу. В каждую минуту чувствуешь: здесь служба, истинное неразвлекаемое богослужение, где все, как надо, все на своем месте. А ведь это обычный и притом не самый наполненный храм. Стоит он на окраине, и с наружной стороны не так благолепен, как частично уже отреставрированные центральные городские – Никольский, Тихвинский и Преображенский.

На полиелее встречаюсь глазами с отцом Никоном. Взгляд проницательный, ясный – новое лицо приметил. После службы едва его не пропустила, двигается отец Никон быстро, времени не теряет. Вот только, как и предупреждали, почти ничего не слышит. После нескольких отчаянных попыток, моих   – дозваться, а его – расслышать, батюшка устало выдыхает: «Я не чую-у-у, что она мне говорит!», и, вскидывая на меня свои детской чистоты глаза, просит: «Напиши мне что-нибудь». Подала записочку. Попросила помолиться и набросала несколько вопросов без особой надежды на ответ. Отец Никон сунул ее в карман, надел поглубже «заслуженную» мохнатую шапку-ушанку и вышел под дождь. Ребята-певчие заверили, что ответ будет, в этом можно не сомневаться. Батюшка исполнит все самым добросовестным образом. Так и вышло. В воскресение получила его обстоятельное «интервью», написанное со всей возможной аккуратностью.

Отец Никон служит
В этом году 16 июля отцу Никону исполнилось сто лет. В миру звали его Николаем Андреевичем. До войны он трудился в Кунгуре на Машзаводе. Призван был в 1942-м и, после положенной подготовки, отправлен на фронт, в Калининскую область. Служил минометчиком. Отец Никон не упустил – написал и об особо памятном, – о первом своем наступлении, 28 ноября, через пять дней с момента прибытия в часть. До сих пор помнит, как перед самым боем у деревни Ванино ходил в разведку, хотя их командир солдат берег – велел оставаться в траншее, и как во время разведки «душей изошел» за товарищей, когда оценил положение. Вспоминает тот тяжелый бой: «Сидим мы в траншее. Снаряды рвутся. По нам – земной разорвался. Двоих – троих убило, а я голову преклонил. Видел, как через меня пролетел осколок и убил товарища. Мне другой попал в локоть. Два месяца пробыл в госпитале, и опять на фронт».

Одно время пришлось ему быть при полевой кухне. Помнит, как в это время открылась стрельба и он, не успев укрыться вместе с остальными, спрятался в большом здании, а немцы открыли огонь именно с той стороны. И пока вокруг все гремело и рвалось, он читал Евангелие, которое было у него под рукой постоянно. Вдруг совсем рядом со страшным грохотом обвалился карниз, а его только пылью обсыпало. Бог сохранил.

Отец Никон дошел до Германии, домой вернулся в ноябре 1945-го. Снова пришел на завод, а в 1960-м, как пишет, «поступил пономарем в етот храм».

Спросила, между прочим, кто из священников имел для него особенное значение? – Батюшка назвал игумена Иоанникия (Лихачева). Об отце Иоанникии уже приходилось слышать от архивистов. Это священник, чье следственное дело выделяется на фоне других дел середины 30-х годов: он не признавал вины и не называл никаких имен, никого не выдал и не подвел.

После долгих лет службы при храме, в апреле 1997 года, Николай Андреевич Букирев принял монашество с именем Никон.

В самом конце развернутого ответа, – сколько же времени и сил он потратил, чтобы все изложить, – приписка: «О здравии буду поминать. Рабы Божии сестры, помолитесь за меня, грешнаго Никона».

* * *

…В воскресение – в обратный путь. Дорога из Кунгура занимает часа полтора. По пути размышляю о том, что пришлось увидеть и услышать. Сейчас много и не случайно, в общем-то, говорят о патриотизме и о сохранении нашей «идентичности» через веру, а тут, удивительно, ни единого слова! Наверное, это черта поколения. О значимом они не говорят – они проживают. Один белый священник, другой монах, но обстоятельства их жизни сходны в главном; оба принадлежат к поколению войны, и именно к той его части, которая верила, что после кровопролития, жестокости и гонений за веру должен наступить просвет, как верил в наступление «эры милосердия» скромный и немногоречивый герой известного романа братьев Вайнеров. И даже если наступление «эры милосердия» почему-то отложится, и придется пройти большую часть пути среди сетей и злобы мира, это самое великое изменение должно совершиться в душе по слову Спасителя: «Приходящего ко Мне не изжену вон».

Автор выражает благодарность внуку отца Бориса Бартова – Андрею Васильевичу Бартову за консультацию и за возможность ознакомиться с рукописным вариантом воспоминаний о. Бориса.
Мария Дегтярева

31 октября 2012 года

http://www.pravoslavie.ru/put/57128.htm

Стихи её, может, и несовершенны, но точно- искренние, идущие от сердца! (V.)

          Послушница Анна "Молитва ко Творцу"

  "Плач души припадающей к ногам Христовым"

Обрати, обрати о Божественный Учителю, Лик Свой прекрасный на создание Свое к ногам Твоим преклонившееся, стопы Твоя лобызающее и со слезами Тебя зовущее.
Опусти, опусти взор Свой светлый, Иисусе, в душу мою холодную, навстречу теплу Души Твоей открывшуюся.
Посмотри, посмотри Спасителю мой на раны и язвы мои сердечные, на сердце болезнию истомившееся, грехом пораженное, да исцелеют они от ласкового взора Твоего любящего.
Прикоснись, прикоснись Христе мой рукою Своею нежною к плоти моей страстной, дух поработившей, да содрогнется она и да усмирится, почувствовав прикосновение Безстрастного Владыки.
Устами Своими Пресладкими, изреки для меня кающейся прощение желанное и напитай меня Словами Божественного утешения. Да перейдя от сей временной жизни к вечной, неизменно обрящуся у Пречистых и Святейших ног Твоих во Царствии Твоем. Аминь.

  "Моя молитва"

Свежий ветер колышет деревья,
Спит в тумане Успенский Собор.
Пред иконою тихое пение
Совершает монашеский хор.
Утро раннее, утро блаженное –
Все наполнено теплотой
Утро светлое, совершенное
Дышит дивною чистотой.
Даруй, Господи мне прозрение,
Чтоб я зрела сию чистоту.
Даруй, Милостивый, незабвение,
Чтоб запомнила святость сию.
Подай, Господи, покаяние,
Что очистит мою срамоту.
Даруй, Господи, одеяние,
Что прикроет мою наготу.
Я пришла совершить поклонение.
Я пришла покориться Тебе.
Даруй, Отче Всещедрый, моление,
Чтоб душой обратиться к Тебе.
Пресвятая моя Богородица,
Пред иконой Твоей я стою.
Не отвергнись меня о, Царица,
И услыши молитву мою.

  "Путь к Богу"

Путь к Богу труден и тернист.
Он узок - миру неудобен.
Но он так светел, тепл и чист,
И главное, Спасителю угоден.

Другой - широкий путь. Он кажется сперва
Красивым, легким, часто безупречным.
И в сеть его попав, беспечная душа
Не сможет миновать мучений вечных.

И все ж, какой мне путь избрать?
На первом - удержаться трудно.
На милость Божью нужно уповать.
Ее Он подает просящим неоскудно.

Итак, держись душа, ни шагу без Него.
Как сможешь ты идти, опоры не имея?
Без доброго Христа уйдешь ли далеко?
Ему молись, страдая, трепеща и веря.

  "Уж белый снег"

Уж белый снег кружится за окном,
Стоят нагие и к зиме готовые деревья.
Природа засыпает мертвым сном,
И лишь душа моя боится омертвенья.

Она кричит и мечется в себе
И к Господу взывает час за часом:
«Господь, я так хочу прийти к Тебе!
Но страсти с ног сбивают раз за разом.

Спаситель мой, не дай к Тебе мне охладеть!
Призри на мя — я жажду Твоего спасенья!
Не так мне страшно телом умереть,
Как обрести душевное забвенье».

      "Воспоминание"

Как раньше я могла прожить без Бога
В Нем смысл бытия и все,
чем я живу . Так долго
Он стоял у моего порога

И ждал, что дверь души откроется Ему.
А я была глухой, немой, незрячей,
Не слышала, не видела Его,
Была овцой отбившейся, бродячей
Без пастуха, без стада своего.

Проходит время, и я многое забыла.
Уходят в прошлое недели, месяцы, года.
Не помню точно, как духовно я ожила,
Что делала, чего тогда ждала.

Но тихий в душу стук и нежные призывы,
Тот сладкий голос, теплые слова,
Что пробудили во мне добрые порывы
Останутся со мною навсегда.

                        ***

Помню твой густой туман,
О, Почаевская Лавра.
Ты стройна, как великан,
В нем закутавшись стояла.

В монастырской тишине
Слышно ангельское пенье.
Се монахи к небесам
Возносят свои моленья.

Небеса внимают им ...
Их молитва много может.
Что за сила дышит в них!
Помоги им Боже. Боже.

  "Нечаянная встреча"

Раньше сердце жило и не чаяло
О Почаеве, о Почаеве.
Сколько было в нем скорби, отчаянья,
Сколько к миру греховной любви.

А теперь мое сердце растаяло:
Вспоминает святыни Почаева,
В Лавре светлые дни проведенные,
Эти теплые, дивные дни.

Неземная, Святая, Небесная,
О, сколь долго мне неизвестная,
Ты живи во мне, Лавра Почаевская,
И обитель в душе сотвори.

Помолитесь о мне, преподобные
Святы Иове, Амфилохие.
Когда в мире сем одиноко мне.
Возношу к вам молитвы свои.

К чудотворной иконе Почаевской
Вереницей паломники тянутся,
После встречи моей с ней нечаянной
Так зовет она, манит к себе.

Цельбоносной стопой исцеленная
И водой от нея напоенная,
Чувством к Богу душа наполненная
Благодарна сей чудной горе.

Так гряди же ты, Лавра Почаевская,
Помогая болящим и страждущим.
И, быть может, за помощью этой
Я приеду однажды к тебе.

  "В пещерах Киево-Печерской Лавры"

Дрожащими руками
Хватаюсь я за стены.
Высокие ступени
Уходят вглубь под землю.

Как передать словами,
Что чувствует душа,
Когда в сырых пещерах
Находится она.

Печерские подвижники.
Отцы многострадальные.
Лежите неподвижно вы –
Спокойные, печальные.

Иду по указателям,
Читаю имена.
Ступаю еле слышно,
Почти что не дыша.

В руках свеча зажженная
Гробницы освещает,
Нетленные десницы
Меня благословляют.

Все мысли разом замерли,
Вся суета забыта.
Лишь губы повторяют
Слова святой молитвы ...

И в тишине святые
Молитве сей внимают
И чувством утешения
Мне душу наполняют.

  "У святых мощей"

Я подошла к мощам благоуханным,
К отцам богоугодным и святым
И сердце мое гордое сказало.
«Тела их бездыханны, холодны.

Они уснули крепким сном навеки.
Чем могут мертвые живущему помочь .
Они теперь всегда под властью смерти,
Покровом их своим укрыла ночь.

Во власти их теперь одно забвенье,
Уста их сомкнуты, недвижны и немы.
Как могут дать тебе - такие - наставленье,
Нарушить воцаренье тишины?

Но мысль вдруг пробегает быстрой тенью:
«Ты думаешь, что зде лежащие мертвы?!
Они вкушают вечной жизни наслажденье,
Ну а уж кто здесь мертв, так это ты.

Какое могут дать ти вспоможенье?
Ужели этого не разумеешь ты?
Они способны вымолить спасенье
Для грешной, погибающей души.

Ты обратись, дитя, отбросив все сомненья,
И сердце свое гордое смири,
Поплачь и попроси у Господа прощенья
За то, что не поверила святым».

  "Святителю Феодосию и Преподобному Лаврентию Черниговским"

О, светлый, дивный град Чернигов!
За чудо, явленное мне.
За все, что дал ты мне увидеть,
Как благодарна я тебе!

За то тепло, то вдохновенье,
Что родились в душе моей,
Когда вняла благоговейно
Благоуханию мощей.

В дыханьи том все растворилось
Любовью светлой, неземной,
И сердце тихо умилилось
Отцовской святости живой.

Сей аромат неповторимый,
Незнамый мною никогда,
Но неземной движимый силой –
Он будет помниться всегда.

  "Новомученникам и исповедникам Российским"

Вы - Богом избранные праведники!
Для нищих духом наставники, Православной веры хранители,
Вражьих сетей разорители,
Всех верных вы укрепители,

Сидящим во тьме просветители. Неутомимые вы молитвенники.
Вы - покровители и защитники.
Вы - Царства Божиего наследники,
Вы - новомученики и исповедники!

  "Передо мной исповедальный аналой ..."

Передо мной исповедальный аналой
И в облачении священник, Богом
данный.
Вокруг народ, собравшийся толпой, -
Прощенья миг для каждого желанный.

Мне в ожиданьи кузнецы погибельных страстей
Огромной цепью сковывают душу.
Смеются, издеваются над ней
И душат оную, невыносимо душат.

Неистово кричат: «Зачем сюда пришла?!
Здесь не ищи себе успокоенья!
Кого-то может быть и разрешат,
Себе же ты не вымолишь прощенья!»

Глазами в пол вперившись от стыда,
Я делаю последний шаг вперед посильный.
Склоняюсь к аналою чуть дыша
И замираю под епитрахилью.

Душа, бесчинствам собственным внемля.
Стесняясь, их чуть слышно излагает
И чувствует, как трепетно, любя
Над нею иерей молитвенно вздыхает.

Евангелие мокрое от слез,
А им конца и края все не видно.
Ах, сколько, принимая Богом данный крест,
Его, не выдержав, бросала - как обидно!

И вот, от лицезренья множества грехов,
От всей своей ничтожности сознанья.
Из-под гнетущей тяжести оков
Возносится к Спасителю рыданье.

Но близится развязка тяжкой муки сей.
И надо мною гласу тихому внимаю:
(Что может на земле быть этих слов милей?)
«Я - недостойный иерей ... Прощаю, разрешаю...»   

  "Наедине с душой"

Что не желаешь ты, душа моя, молиться?
Желаешь ты, да только силы нет?
Ведь как хотела со Христом соединиться,
А думаешь, что выхода уж нет!

Ты Бога для себя сама закрыла –
Паденьями, греховностью своей.
И удивляешься: «Чего же я остыла?»
Но будет еще хуже, холодней!

Ты посмотри! Ну на кого похожа!
Горда, несдержанна, полна пустых речей.
Не образ Божий, а свиная рожа!
Валяешься в грязи среди страстей!

Что? Не понравилось тебе такое обращенье?
Задело самолюбие твое?
И как себе ты вымолишь прощенье,
Коль для него не хочешь сделать ничего!

Пора, пора тебе давно уж пробудиться!
Иль думаешь, что много времени дано?
Смотри! Жизнь может каждую
секунду прекратиться,
А там - что заслужила, то и суждено!

"Оправдание"

Чтобы людьми не оказаться обличенной,
Когда бывает в чем-то не права,
Моя душа безумно, увлеченно
Скорей стремится оправдать себя.

Как бесконечно много прилагаешь ты старанья,
Чтоб оправдаться перед всеми и во всем.
Душа моя, найдешь ли оправданье,
Когда предстанешь на суде перед Христом?!

  "Ты - мой Бог! "

Я за Тобой, как за широкою оградой,
Я за Тобою, как за каменной стеной.
Я лишь Тобой мучений избегаю ада,
Ты просвещаешь ум, порабощенный тьмой

Я чувствую, что Ты один со мной,
Что Ты везде идешь со мною рядом.
И если даже обойду весь шар земной,
Меня Ты всюду обнаружишь взглядом.

От сего ока мне не скрыться никуда,
Но знать об этом — величайшая услада.
Ведь Ты — мой Бог, и лучшая награда —
Быть пред лицем Твоим повсюду и всегда.

  "Предательство Иуды"

Две тысячи годов прошло, как в Палестине
Вокруг Тебя ученики во множестве толпились,
И за Тобою был всегда идти готов
Иуда — близкий из Твоих учеников,
И начало за мир Твои страданья
Предателя Иуды целованье.

И много времени прошло с тех пор уже,
Но вот, себя учеником Твоим считая,
Предателя я зрю в своей душе,
А как хотелось думать, что святая!

Ты говоришь: «Приди, дитя, ко Мне»,
Спасенье, жизнь, блаженство предлагая,
Но я не слышу, я внимаю лишь себе,
Твои слова в безумстве отвергая.

Казалось, просто бы - душа, поверь Христу!
Но каждый раз Тебя грехами распинаю
И нозе, руце пригвождаю ко кресту
И остро копие в ребро Твое вонзаю.

Своею кровью искупаешь Ты мой грех,
Любовью лечишь все душевные недуги,
Но, пряча каждый раз сребреники в мех.
Таю в себе предательство Иуды.

  "Вопросы и ответы"

Спросили меня давеча подруги:
«Где на земле ты чувствуешь тепло?
Скажи нам без утайки, что ты любишь?
Что для тебя приятнее всего?»

Ответы на вопросы эти знаю,
И рассказать об этом мне легко.
Но вид я сделала, как будто вспоминаю,
И не нашлась ответить ничего.

Затем себе сама внутри я отвечаю.
Ведь знаю, не поймут они меня.
Покрутят пальцем у виска, осудят, осерчают,
И будут рассуждать, что я сошла с ума.

Что будут думать, если я отвечу,
Что для меня теплей нет места на земле,
Чем место, где покроет голову и плечи
Епитрахиль священника на мне.

Что для меня главнейшая отрада
Стоять перед Евангельем и пред крестом,
Что нет приятней запаха чем ладан,
И трепетнее звука нет, чем колокольный звон.

  "Враг шепчет"

Враг шепчет: Верь себе - не будешь ты в пролете.
Я верю и взлетаю на свою беду.
Но получив ранение на взлете,
Я опускаю крылья на лету.

И подо мной лишь бездна, что вот-вот проглотит.
О, помоги мне, Боже, избежать сей пустоты!
Ведь птица, крылья опустившая в полете.
Стремиться вниз с огромной высоты.

                            * * *
Бог создал нас по Своему подобью
И образ Свой нам дал носить в себе.
Но мы - созданья - от Творца отходим,
Пречистый образ замарали во грехе!

О человек! Неблагодарное творенье!
Ты любишь жить в довольстве, веселясь, шутя,
И невдомек тебе, что этим повеленьем
Бесстыдно попираешь ты создавшего тебя!

А за тебя Христос принял столь тяжкие страданья!
Он был безвинен, и Ему хотелось жить.
И не было в Нем грешного желанья,
Он места не имел главу где преклонить.

Ужель не вразумлен ты чистым сим примером?
Ужель не понял ты, что жизнь без Господа пуста?
Питаешь душу ты иллюзией, химерой
Вместо спасительных и кротких слов Христа.

  "Страшный Суд"

Земля, земля... На что ты нам дана?
Твои предназначения давно уже забыты.
В себе хранишь от века ты умершие тела
До Страшного Суда - последней величайшей битвы.

Уже не за горами этот грозный час,
Когда все тайны и печати будут вскрыты.
Когда предъявят дела жизни каждого из нас
И лягут книги перед судьями раскрыты.

Повержен будет всякий к их ногам
И станет жаждать оправдания, защиты.
Блажен же тот, чей путь пред Богом прав,
Чьи прегрешенья верою останутся покрыты!

Но тем, кто Бога променял на гордость и успех,
Кого влекла при жизни временная сладость, -
Им помянется даже самый малый грех.
Что почитался за обыденную шалость.

  "Когда"

Когда холодный снег всю землю покрывает,
Меня, Господь, Ты теплотой Своей согрей.
Когда все птицы с севера южнее улетают,
Ты возврати меня на путь стези Твоей.

Когда вдруг тьма мое сознанье затмевает,
Ты светом ее, Господи, развей.
Когда унынье мое сердце убивает,
Ты оживи его по милости Своей.

И если я бываю как предатель,
Ты, преданный, прощения подажь душе моей.
Когда же в день печали призову Тебя, Создатель,
Ты не презри меня, услышь меня скорей!

  "Ответ отчаянью"

А чувство благодатное ушло.
Тепло животворящее остыло.
Отчаянье, откуда ты пришло?
Зачем ты мою душу посетило?

Ты видишь все мучения мои,
Ужель в них удовольствие находишь?
Передо мной сжигаешь все мосты
И всю меня печалию изводишь.

Не видно света, все - кромешный мрак
Вокруг одно замкнутое пространство,
Бреду едва живая, кое-как,
Но не замру в смертельном реверансе.

Исчадие погибели, смотри!
И не считай себя непобедимым!
Живая вера может мя спасти,
Отец и Сын и Дух в лице едином!

http://www.pochaev.org.ua/?pid=1548

http://video.mail.ru/mail/knyaji/_myvideo/785.html

Редактирования нет, поэтому дам описание видеоролика выше тут: " Херувимская песнь знаменный распев гармонизация Монахиня Иулиания (Денисова) "